М. Н. Муравьев и митрополит Литовский Иосиф (Семашко): опыт государственно-церковного сотрудничества
А.Ю. Бендин, доктор исторических наук, профессор кафедры богословия Института теологии Белорусского государственного университета
А.Ю. Бендин, доктор исторических наук, профессор кафедры богословия Института теологии Белорусского государственного университета
Парадоксальность ситуации, сложившейся в Северо-Западном крае, заключалась в том, что это бедное, социально униженное православное духовенство было единственным сословием, которое занималось распространением русского просвещения в народной крестьянской среде.
По словам одного из очевидцев, чиновника Виленского учебного округа В.П. Кулина, местное сельское духовенство жило в «поразительной нищете», и оно же являлось «ближайшим хранителем православия в народе и единственным покуда распространителем русской грамотности»[36].
Формулируя актуальные задачи правительственной политики в Северо-Западном крае, министр внутренних дел П.А. Валуев также отмечал исключительную роль православного духовенства в русском просвещении крестьянского населения: «Быстрое учреждение сельских школ, на основаниях, обеспечивающих не только поддержание, но и распространение русской народности в крае. Об этом важном предмете давно и много говорят и пишут, но в отношении к нему сделано чрезвычайно мало, и то, что сделано, почти исключительно сделано православным духовенством»[37].
Особенность конфессиональной ситуации в Литве и Белоруссии заключалась в том, что поляки-помещики, принадлежавшие к «терпимой» Римско-католической церкви, владели (до 1861 г.) крепостными крестьянами, которые принадлежали к Православной церкви, имевшей правовой статус «первенствующей и господствующей» в империи[38].
В сложившейся системе колониально-крепостнических отношений материальное положение православных священников и состояние православных храмов зависели от расположения местной колониальной элиты - польских помещиков и шляхты. В результате, по словам М.Н. Муравьева, «Духовенство наше ... лишено всех средств существования, а прихожане слишком бедны, чтобы помогать ему. Польские паны пренебрегают и гнушаются им. Оно обречено на нищенство и теперь не получает ни дров для отопления, ни средств для обрабатывания земельно-церковных участков»[39].
При обсуждении «Записки» на заседаниях Западного комитета 19 мая 1864 г. М.Н. Муравьев, обосновывая политическую целесообразность государственной помощи православному духовенству Северо-Западного края, указывал членам комитета на причины, которые ставят это сословие в материально зависимое и социально униженное положение в сравнении с духовенством латинским.
«Священники - говорил Муравьев - вынуждены для поддержания своего полевого хозяйства прибегать к пособию прихожан, которыми, возложенная на них повинность обработки церковных земель производится всегда неисправно и неблаговременно и служит поводом к взаимным неудовольствиям и пререканиям между обеими сторонами, а со времени прекращения обязательных отношений между помещиками и крестьянами и уничтожения барщины, возбуждает гласный ропот между крестьянами, подстрекаемый еще более укорами и насмешками со стороны ксендзов и враждебной польской партии, внушающих народу, что правительство не печется о нуждах православного духовенства, а обязывает крестьян работать на оное.
Обстоятельства эти имеют последствием то, что большая часть священнических семейств, подпадая под превышающий силы их гнет враждебной польской партии и свыкаясь по необходимости с оным, принимают характер и усваивают себе привычки, обычаи и язык чуждого им и их религии элемента и, находясь вследствие нужды, в постоянной зависимости от оного, теряют самостоятельность и нравственное влияние на окружающих их массы населения»[40].
В Российской империи православное духовенство «господствующей» Церкви, согласно статьям Свода законов, принадлежало к неподатному, то есть привилегированному сословию[41]. Однако в Северо-Западном крае ни исключительное правовое положение «господствующей» Православной церкви, ни сословные привилегии православного духовенства не могли изменить его материальной зависимости от поляков-помещиков и прихожан, а также низкого социального статуса в местном сословном обществе.
В иерархически устроенном обществе Литвы и Белоруссии, как и на территории всей империи, границы между сословиями определялись законами и социальным положением в обществе. Однако в Северо-Западном крае существовала своя региональная специфика. Границы между сословиями имели дополнительную этническую, религиозную и культурную маркировку.
Дворянство, принадлежавшее к высшему неподатному сословию, его «олигархический» и бюрократический слой - помещики и чиновники в большинстве своем имели «польское происхождение». Обладавший сословными привилегиями «иностранного исповедания» римско-католический клир также принадлежал в основном к лицам «польской национальности». Существовала еще и многочисленная польская шляхта, так называемые“подпанки”[42]. В целом же, этноним поляк ассоциировался в крае с коллективным, социально престижным, уважаемым именем «пана» и «ксендза».
«Русскими сословиями» было крестьянство, получившее личную свободу в 1861 г., и православное духовенство. В системе сложившихся социальных отношений этноним «русский», которым маркировалось сословие крестьян и православного духовенства, превратился в коллективное имя носителей зависимого положения и низкого социального статуса. Как отмечал позже митрополит Евлогий (Георгиевский), русских в крае представляли, по местному выражению, «хлоп, да поп»[43].
Таким образом, с точки зрения М.Н. Муравьева, экономически зависимая от милости польских помещиков, вынужденная вдобавок пользоваться принудительным трудом своей паствы, «большая часть» православного духовенства не могла пользоваться «нравственным» авторитетом у населения. Следовательно, без экономического освобождения духовенства от материальной зависимости, правительство не могло рассчитывать на его активное противодействие «польской пропаганде» и деятельное просвещение «русской народности», столь необходимые для закрепления результатов победы над восстанием.
Следует отметить, что в общественно-религиозной иерархии края численно преобладавшее православное население принадлежало к низшим, податным сословиям, как правило, крестьянскому и мещанскому. Из шести губерний Северо-Западного края - Ковенской, Виленской, Гродненской, Витебской, Минской и Могилевской, католическое население преобладало только в двух губерниях - Ковенской и Виленской[44].
В этническом отношении местное православие состояло из белорусов и малороссов, принадлежавших к «русской народности», то есть к большому русскому народу великороссов, малороссов и белорусов. Таков был исторически сложившийся социальный и этнический состав бедной крестьянской паствы, как «древлеправославной», так и воссоединенной из упраздненной в 1839 г. Греко-католической церкви[45].
Поэтому православие в Северо-Западном крае, несмотря на то, что к нему принадлежали представители высшей российской администрации, воспринималось католическим духовенством, панами, шляхтой и населением как «хлопская», «мужицкая» или «русская» вера[46].
Бытовавшие в народе представления об идентичности населения связывали воедино конфессиональную принадлежность и этническое происхождение. Определяющую роль в процессе бытовой этнической идентификации жителей края играл конфессиональный фактор. Поэтому для обыденного сознания была характерна идентификация: «православный, значит русский», что служило еще одним свидетельством того низкого социального статуса, в котором находилась православная «русская народность» Северо-Западного края.
В принципиально ином положении находилась «терпимая» Римско-католическая церковь и ее материально обеспеченное, уважаемое духовенство, которое содержалось за государственный счет (жалованье и пенсии) и получавшее щедрые пожертвования от своей богатой паствы - польских помещиков, чиновников и шляхты.
Местное католичество располагало богато украшенными каменными костелами, эффективно воздействуя на души своих прихожан умелой проповедью, органной музыкой и пышными религиозными процессиями. Торжество церковной эстетики и притягательность польского католичества наиболее зримо проявлялись в масштабном распространении костелов и монастырей. Фактором, усиливавшим миссионерское воздействие Римско-католической церкви, являлись символические и эстетические особенности его культа, высокий социальный престиж римско-католического клира.
Негативное воздействие на авторитет Православной церкви в крае оказывали не только бедность и униженность ее духовенства, но и бедственное положение многих православных церквей, требовавших ремонта и перестройки. Сельские православные церкви, деревянные и убогие, с эстетически скромным богослужением являли собой резкий контраст с величественными и великолепными каменными костелами. Ветхие православные церкви, на которых вили гнезда аисты, служили живым укором «господствующему» православию, унижали православную веру в глазах населения, укрепляя в его сознании мысль, что вера православная, русская, есть «вера хлопская», а вера католическая, польская - «вера панская»[47].
Сообщая о тяжелом состоянии, в котором оказалась Православная церковь в западной России, М.Н. Муравьев в своей «Записке» обратил внимание императора на недопустимость сложившегося положения дел: «Правительству непристойно оставлять духовенство свое в столь уничиженном положении, равно как и церкви, которых большая часть представляют самое печальное зрелище»[48].
Причины сложившейся бедственной ситуации с православным духовенством края и его храмами во многом объяснялось тем, что местное русское православное дворянство и, прежде всего, помещики, были немногочисленны. Исключение составляла лишь Витебская губерния[49]. Следовательно, православное духовенство не могло опереться на материальные и социальные ресурсы русского поместного дворянства[50]. В этих условиях слабость социально-экономического и культурного присутствия русской дворянской элиты могла быть компенсирована только с помощью поддержки Православной церкви со стороны государства.
М.Н. Муравьев прекрасно понимал социальные причины существующих в крае церковных проблем. Выход из сложившейся неблагоприятной ситуации он усматривал в системно организованной, целевой помощи государства местному западно-русскому Православию. Правительству необходимо было улучшить материальное положение духовного сословия, поднять его социальный престиж и образовательный уровень, реализовать обширную программу ремонта и строительства православных храмов. С помощью этих тактических мер М.Н. Муравьев стремился к достижению стратегических целей развития Северо-Западного края - его деколонизации и успешной интеграции в состав России.
В Записке от 14 мая 1864 г. эти цели были сформулированы следующим образом. Правительство должно было; заняться «прочным устройством быта крестьян», то есть, добиться их экономической независимости от помещиков, реформировать и развить систему народного образования «в духе Православия и русской народности», сделать православное духовенство материально независимым от польских землевладельцев и своих прихожан, «дабы совокупно с народом оно могло твердо противостоять польской пропаганде ... Без содействия православного духовенства мы не можем надеяться на прочное водворение русской народности в том крае»[51].
Выступая затем на заседании Западного комитета М.Н. Муравьев высказал «свое твердое убеждение, основанное на строгом и внимательном наблюдении настоящего положения края, что тогда только установится в нем на прочных началах владычество России, когда - при постепенно уже улучшающемся быте сельского населения, со времени дарования ему свободы от крепостного права, оно будет в наступающем уже для него периоде нравственного развития руководимо и укрепляемо в православной вере, которая в Северо-Западном крае составляет, так сказать, знамя русского начала и народной жизни.
Для сего необходимо, чтобы православное духовенство в крае поставлено было, более чем в прочих областях империи, в независимое положение от внешних обстоятельств, и вполне обеспечено правительством.
Только при таких условиях оно может быть полезно и поведет свободно народ к указанной цели, утверждая в массах населения православие и русскую народность. ... все усилия правительства утвердить в Западном крае на прочных основаниях русскую народную жизнь никогда не приведут к желанным результатам, пока не приняты будут меры посредством улучшения быта православного духовенства, к укреплению, поддержанию и расширению в стране православия, которое одно может служить прочной основой владычества России и народного развития в русском духе»[52].
Для реализации поставленных целей М. Н. Муравьевым были предложены конкретные меры по улучшению материального положения православного духовенства, повышению его социального статуса и образовательного уровня. Так было положено начало политике, способствовавшей превращению Православной церкви в один из ведущих субъектов интеграции Северо-Западного края в состав России.
По предложению М. Н. Муравьева, изложенному в «Записке» от 14 мая 1864 г., Западный комитет на заседании 19 мая принял решение об «увеличении окладов содержания городского и сельского духовенства» Северо-Западного края. Следует отметить, что к этому времени идея о необходимости улучшения материального быта духовного сословия Северо-Западного края уже находила свое понимание в высших бюрократических сферах. Так, министр внутренних дел П.А. Валуев буквально накануне польского восстания выказывал намерение внести качественные изменения в положение духовного сословия края в связи с новыми задачами, которые встали перед Православной церковью после отмены крепостного права.
Во «всеподданнейших представлениях» 13-15 декабря 1862 г. и записке в Западный комитет Валуев предлагал императору и правительству: «Немедленное оказание пособий Православной церкви и духовенству в Западных губерниях. Ассигнование на этот предмет особых сумм, на что министр финансов уже заявил согласие. Но прежде всего, надлежит отнести к числу средств для воспособления Церкви возведение ее на высшую степень гражданского значения в крае, предоставления ей известных прав участия в управлении школами, распространение и поощрение православной проповеди, одним словом все, что может сделать ее церковью воинствующей, каковой вообще должна быть всякая церковь»[53].
Поэтому в Западном комитете сложился консенсус относительно положительного решения вопроса об улучшении материального положения духовенства в Северо-Западном крае. Существовавшие разногласия между членами комитета касались размеров прибавки к установленному штатному жалованью и источников получения этой прибавки. Министр П.А. Валуев и его сторонники предлагали размер ежегодной прибавки для духовенства в 200 тыс. рублей
На заседании Западного комитета, проходившем 19 мая 1864 г., М.Н. Муравьев в споре с оппонентами твердо отстаивал свою позицию о необходимости выплачивать духовенству Северо-Западного края ежегодную прибавку к жалованью в размере 400 тыс. руб. из сумм чрезвычайного 5% сбора с доходов от имений помещиков «польского происхождения». Эти помещики, в свое время тайное финансировавшие восстание, были теперь обложены чрезвычайным сбором от доходов со своих имений, который носил характер контрибуции. Представители неподатного «благородного» дворянского сословия должны были отдавать часть своих средств (от 10% и более) государству, представитель которого М.Н. Муравьев распределял собранные деньги на помощь жертвам польского террора, содержание администрации и войска, постройку православных храмов[54].
Объясняя политическую необходимость такого решения, он заявлял, «что при тех общественных условиях, которыми обстановлено православное духовенство в Западном крае, при скудных средствах к его существованию, в сравнении с материальным бытом латинского духовенства, обеспеченного в средствах к жизни и пользующегося особенным вниманием местного привилегированного сословия, опирающегося на оное во всех своих политических и революционных стремлениях, православное духовенство не могло стать на ту степень, которая приличествует ему в обществе и никогда не станет до тех пор, пока правительство не обратит особого внимания на улучшение его положения и тем самым не поставит его на уровень с духовенством Западной церкви»[55].
Император Александр II поддержал точку зрения М.Н. Муравьева и его сторонников и 25 мая на журнале Западного комитета начертал «Исполнить»[56].
В дополнение к этому правительственному решению М.Н. Муравьев принял ряд мер по наделению духовенства достаточным количеством земли и приказал выстроить жилые и хозяйственные помещения для церковного причта. Например, для священника полагался жилой дом (3 комнаты) с кухней, амбар, сарай, хлев для скота и гумно. Для причетника и просфирни изба (1 комната), сарай и амбар[57].
Митрополит Литовский и Виленский Иосиф (Семашко) 25 июля 1864 г. в особом циркуляре выразил надежду, что «духовенство Литовской епархии в сердечных молитвах своих не забудет г. главного начальника здешнего края М.Н. Муравьева, которого теплое сочувствие к потребностям духовенства было поводом всеподданнейшего предстательства к государю императору о всемилостивейшем удовлетворении сих потребностей»[58].
Таким образом, действуя в рамках личной парадигмы «освобождения», М.Н. Муравьев избавил духовное сословие от тягостной и унизительной зависимости от польских помещиков и принудительного труда прихожан, улучшив одновременно его материальный быт и жилищные условия за счет значительного повышения государственных дотаций.
4. ПочемуМ.Н. Муравьева называли «церковным ктитором Северо-Западного края»?
Следующим важным направлением реформаторской политики М. Н. Муравьева стала реализация обширной программы по строительству и ремонту православных храмов. Виленский генерал-губернатор воспользовался открывшейся возможностью и продолжил храмосозидательную деятельность, начатую государством еще в конце 50-х гг.
Тогда император Александр II, располагая сведениями о бедственном положении церквей в Западном крае, в 1858 г. возложил управление делами по устройству храмов на вице-директора департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД Помпея Николаевича Батюшкова. Этот преданный православию крупный чиновник прославился как «неутомимый деятель на благо западной Руси», «ревнитель православия, неустанный ходатай о нуждах духовенства и радетель по устроению церквей». Для того, чтобы поставить церковно-строительное дело на прочную рациональную основу П.Н. Батюшков предпринял ряд решительных мер по его реорганизации.
Помещики-католики были отстранены от участия в строительстве и ремонте православных церквей и причтовых помещений. В регион были направлены офицеры генерального штаба для сбора сведений о конфессиональном и этническом составе местного населения, а также с целью изучения состояния православных церквей и зданий причта. Ими был осуществлен сбор статистических данных по каждому приходу и каждой церкви отдельно. Были получены также ценные сведения о местных православных святынях и памятниках церковного зодчества, которые убедительно свидетельствовали о том, что край этот - «издревле русский и православный».
Сооружение и ремонт храмов предусматривались в тех селениях, где их либо вовсе не было, либо там, где они пришли в совершенную негодность. На строительство церквей в помещичьих имениях выделялись значительные средства из государственного казначейства. В качестве дополнительной меры к источникам государственного финансирования были организованы обращения к православным русским людям о добровольных пожертвованиях на церковно-строительное дело и украшение храмов.
Вскоре появились первые результаты организаторской деятельности П. Н. Батюшкова. Например, по объявленной всероссийской подписке восполнялись недостатки в богослужебных книгах, утвари, ризах и иконах в 512 построенных церквях. Оказывала помощь западно-русским церквям и православная общественность центральной России. Например, главным деятелем православной благотворительности в Москве был почетный гражданин Иван Иванович Четвериков, который за ревность свою к делам Церкви был удостоен награждения орденом св. Владимира[59].
В 1858 г. из государственной казны по повелению императора Александра II было выделено 500 тысяч рублей «для благоустройства белорусских церквей, как наиболее нуждающихся». Однако этих средств «едва хватило на церкви Витебской и Могилевской губернии». Затем в 1860 г. правительством была выдана новая ссуда размером в один миллион рублей, главным образом на церкви Минской губернии. Но и этих поступлений оказалось недостаточно. Правительством были выделены новые средства, и в начале 1862 года в губерниях Могилевской, Витебской и Минской было построено 534 церкви[60].
С началом политики «обрусения» процесс храмостроительства, осуществляемый под руководством П. Н. Батюшкова, возглавил главный начальник Северо-Западного края генерал-губернатор М. Н. Муравьев. По его предложению, изложенному в Записке от 14 мая 1864 г., Западный комитет принял решение об ассигновании из казначейства 500 тыс. рублей на постройку новых и возобновление старых церквей в Виленской и Гродненской губерниях[61]. 22 мая император Александр II утвердил решение комитета[62].
Программа строительства и реконструкции храмов осуществлялась главным начальником края с помощью государственного финансирования и многочисленных пожертвований, поступавших со всей России[63].
Государственное финансирование состояло из средств, полученных от 10% сбора с доходов помещиков, от контрибуций, наложенных на помещиков и шляхту, дополнительных сборов на постройку и ремонт церквей, а также средств из казны. Всего, с января 1864 г. по март 1865 г., из сумм, имевшихся в распоряжении М.Н. Муравьева, было отпущено на храмостроительство 901150 руб. 59 коп[64].
При непосредственном участии М. Н. Муравьева, который опирался на помощь и поддержку известных архитекторов Н. М. Чагина и А.И. Резанова, за короткий срок (с 1863 по 1865 гг.) было построено 98 церквей; отремонтировано - 126; перестроено из костельных зданий - 16; построены 63 часовни. Вопросами ремонта и строительства православных церквей в губерниях Северо-Западного края занимались учрежденные М.Н. Муравьевым губернские и уездные церковно-строительные комитеты, в состав которых входили представители губернской администрации, военные начальники, инженеры, архитекторы, мировые посредники, а также архиереи и благочинные[65].
«Пользуясь различными средствами, - писал А.И. Миловидов, - он в короткое время покрыл наш край плотной сетью православных храмов и часовен, за что поистине может быть назван церковным ктитором Северо-Западного края»[66]. При содействии М. Н. Муравьева в Вильне были отремонтированы и восстановлены четыре православных храма: Николаевский кафедральный собор, Пречистенский собор, Николаевская и Пятницкая церкви[67]. При Николаевской церкви на пожертвования благодарных горожан в память М.Н. Муравьева была сооружена и 8 ноября 1869 г. торжественно освящена часовня во имя св. Архистратига Михаила. Таким образом, усилиями М. Н. Муравьева и его помощников из забвения и руин восставала древняя «русская Вильна».
В Гродно был восстановлен Софийский собор. По словам Е. Орловского: «Софийский собор (единственная в то время приходская церковь в Гродно) был в самом неподобающем виде. От Соборной улицы он отделялся рядом еврейских лачуг, позади которых гродненские иноверцы сваливали, в виду самой церкви, всякие нечистоты»[68]. Как отмечает А.И. Миловидов, заботами М. Н. Муравьева были восстановлены древний храм Сурдегскогомонастыря, церковь на Троицкой горе в Минске, минский кафедральный собор, виленский Троицкий собор и др[69].
Православное духовенство Северо-Западного края ясно осознавало смысл действий, совершаемых М. Н. Муравьевым в деле восстановления древних православных святынь и храмового строительства.
Так, в слове, произнесенном в день Архистратига Михаила 8 ноября 1864 г., в Велижском Свято-Духовском соборе законоучителем, священником Михаилом Высоцким, было отмечено: «Михаилу Николаевичу по неисповедимым судьбам промысла выпал главный жребий - жребий представить всему миру осязательные доказательства того, что издревле вера в Западно-Русском крае - была вера его предков - вера православная.
Храм Пречистенский, храм Параскевы, храм Николаевский в Вильне, воздвигаемые ныне Михаилом Николаевичем из вековых развалин и праха, воздвигаемые в дивном благолепии и красоте, в которых целые века… царствовало возмутительное кощунство, - эти храмы, что иное суть как не умолкнувшие памятники древнего православия и русской народности в Западном крае?»[70].
М. Н. Муравьев требовал, чтобы вновь строящиеся церкви были похожи на великорусские не только по внешнему, архитектурному облику, но и по внутреннему устройству, например, чтобы «иконы в иконостасе в отношении характера живописи и фона сохраняли те условия, какие приняты древне-церковным обычаем православных храмов». С этой же целью митрополит Иосиф (Семашко), по согласованию с М. Н. Муравьевым, предписал духовенству Литовской епархии, чтобы «все изображения (статуи, картины, кресты католические), которые по своему характеру, несомненно, принадлежат римской церкви, были уничтожены негласным образом на месте самими священниками под наблюдением благочинных»[71].
Таким образом, и строительство новых церквей, ремонт и благоустройство бывших униатских храмов, сохранявших элементы колониальной католической архитектуры, должны были осуществляться в соответствии с традициями византийского и русского церковного зодчества.
Православная церковь чтила память тех, кто, выполняя свой воинский долг, пал смертью храбрых, защищая неприкосновенность границ Российской империи, жизнь и собственность ее лояльных подданных. На Георгиевской площади в г. Вильне по ходатайству Михаила Николаевича Муравьева и высочайшему соизволению императора Александра II 22 октября 1863 г. была заложена и 30 августа 1865 г. освящена часовня во имя святого благоверного великого князя Александра Невского. Часовня, выполненная в византийском стиле, была воздвигнута на пожертвования городских обществ Северо-Западного края в «воспоминание доблестных подвигов русских воинов и для поминовения в ней тех из них, которые пали на поле брани во время усмирения мятежа». В часовне были установлены семь досок белого мрамора, на которых «вырезаны и вызолочены имена русских воинов, павших при усмирении последнего мятежа в Виленском военном округе»[72]. Строительством Александро-Невской часовни руководил утвержденный М.Н. Муравьевым временный строительный комитет под председательством виленского губернатора С.Ф. Панютина[73].
В 1865 г. на пожертвования жителей Северо-Западного края, императрицы Марии Александровны и при финансовой помощи М. Н. Муравьева в г. Вильне на православном Евфросиниевском кладбище была построена Георгиевская часовня. Сооруженная в византийском стиле, эта часовня была поставлена над могилами русских воинов, павших в боях с мятежниками в окрестностях г. Вильны. На внешних стенах часовни были расположены три мраморные доски, на которых были вырезаны золочеными буквами имена воинов, погребенных на этом кладбище. Внутри часовни были помещены лампада и образ св. Георгия работы академика Тихобразова[74].
Выдающиеся заслуги М. Н. Муравьева перед Православной церковью в Литве и Белоруссии были признаны еще при жизни. Так в ноябре 1865 г. депутация от виленского строительного комитета поднесла графу Муравьеву альбом: на верхней серебряной доске его были изображены фасады следующих виленских церквей и часовен: Николаевского кафедрального собора, Пречистенского собора, Пятницкой церкви, Александровской часовни (на Георгиевском проспекте) и часовни на православном кладбище. Внизу альбома надпись: «От Комитета по устройству церквей в Виленской губернии 6 ноября 1865 г.».
«За этот подвиг, - писал А.И. Миловидов, - граф М. Н. Муравьев вполне заслужил, чтобы его имя благодарным западно-русским духовенством было вписано на первом месте в синодиках церквей, воздвигнутых и ремонтированных во время его управления краем»[75].
Следует отметить, что для Православной церкви в это время насущной духовной задачей являлось восстановление в Северо-Западном крае традиций русского монашества. Число православных обителей в крае было незначительным и существенным образом уступало количеству римско-католических монастырей. Например, в обширной Литовской епархии был только один женский православный монастырь. Поэтому митрополит Иосиф (Семашко) в начале августа 1864 г. обратился к главному начальнику края с просьбой о содействии в учреждении в Вильне женского монастыря с устроением при нем приюта для девочек-сирот духовенства Литовской епархии. Для устройства будущего монастыря митрополит считал необходимым: «выписать игуменью и монахинь из Москвы, так, чтобы женская в Вильне обитель была новым звеном, связывающим Вильну с сердцем России»[76].
М.Н. Муравьев всецело поддержал просьбу Владыки и обратился за помощью к митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Митрополит Филарет «заботливо сочувствуя этому делу, столь важному для утверждения православия в здешнем крае», направил в Вильну двух инокинь московского Алексеевского монастыря - казначею Флавиану и монахиню Антонию. В свою очередь М.Н. Муравьев изыскал необходимые средства для устройства новой обители. 9 ноября 1864 г. последовало повеление императора Александра II об учреждении в г. Вильно женского монастыря во имя святой равноапостольной Марии Магдалины с наименованием его Мариинским и с присвоением ему степени 1-го класса. При обители был открыт приют для воспитания девочек сирот православного духовенства[77].
Для содействия церковному строительству в июле 1864 г. Муравьевым были учреждены церковные советы. Они состояли из 4-8 прихожан под председательством настоятеля храма. Основной целью деятельности советов являлось содействие и наблюдение за постройкой приходской церкви, за ее ремонтом, забота о недвижимом и движимом церковном имуществе и о состоянии народных школ. При церквях вновь стали возрождаться церковные братства, проявлявшие свою заботу об устройстве храмов, их благолепии, обеспечении образами, церковной утварью и облачениями[78].
Таким образом, благодаря усилиям П.Н. Батюшкова и М.Н. Муравьева Православная церковь в Северо-Западном крае получила возможность вступить в открытое соперничество с эстетически и символически доминирующим польским католичеством, широко демонстрируя архитектурные каноны православного церковного зодчества.
5. Зачем понадобилось «обрусение» быта и традиций православного духовенства и мирян Северо-Западного края.
В период длительного колониального господства польской элиты православное духовенство и миряне, включая бывших униатов, испытали на себе сильное влияние польской культуры. Вот как писал об этом митрополит Литовский Иосиф (Семашко): «Несколько веков русский народ здешней страны находился под игом Польши. В это время не только лишили было его древнего православия посредством унии, но и покусились на родной его русский язык. С сей целью учили этот народ, по мере возможности, молиться на польском языке и, с течением времени, не только особые личности, преимущественно грамотные, но целые приходы и округи, по разным местностям, забыли родные свои ежедневные молитвы и стали употреблять молитвы на польском языке. … На всем пространстве нынешней Литовской епархии тридцать лет тому назад, все духовенство это говорило на польском языке и вовсе не знало языка русского. Теперь, благодарение Господу, оно не только возвратилось на лоно матери своей - Православной церкви, - но и воспитываясь в своих училищах и семинариях, изучило также и стало употреблять русский язык отцов своих»[79].
Таким образом, упразднение унии на Полоцком соборе 1839 г. остановило процесс полонизации духовенства и западно-русского населения. Теперь главным препятствием на пути полонизации становилось воссоединенное митрополитом Иосифом русское Православие Северо-Западного края. Ликвидация крепостного права лишила польских помещиков правовой основы колониальной эксплуатации православного крестьянства, открыв возможность для его свободного экономического и культурного развития. Начался процесс деколонизации края. Однако попытка колониального реванша, предпринятая польской элитой края в 1863 г., стала решающей проверкой воссоединенного Православия на верность «государю, церкви и отечеству».
В своем донесении в Святейший Синод митрополит Иосиф писал: «Тяжел был настоящий 1863 год для Литовской епархии. На всем ее пространстве кипел безумный мятеж, возбуждаемый врагами России и православия. Среди наветов и коварства, среди угроз и насилия, юная литовская православная паства подвергалась трудному испытанию. Однако же, благодарение Всевышнему, достойно перенесла это испытание»[80].
Продолжение
По словам одного из очевидцев, чиновника Виленского учебного округа В.П. Кулина, местное сельское духовенство жило в «поразительной нищете», и оно же являлось «ближайшим хранителем православия в народе и единственным покуда распространителем русской грамотности»[36].
Формулируя актуальные задачи правительственной политики в Северо-Западном крае, министр внутренних дел П.А. Валуев также отмечал исключительную роль православного духовенства в русском просвещении крестьянского населения: «Быстрое учреждение сельских школ, на основаниях, обеспечивающих не только поддержание, но и распространение русской народности в крае. Об этом важном предмете давно и много говорят и пишут, но в отношении к нему сделано чрезвычайно мало, и то, что сделано, почти исключительно сделано православным духовенством»[37].
Особенность конфессиональной ситуации в Литве и Белоруссии заключалась в том, что поляки-помещики, принадлежавшие к «терпимой» Римско-католической церкви, владели (до 1861 г.) крепостными крестьянами, которые принадлежали к Православной церкви, имевшей правовой статус «первенствующей и господствующей» в империи[38].
В сложившейся системе колониально-крепостнических отношений материальное положение православных священников и состояние православных храмов зависели от расположения местной колониальной элиты - польских помещиков и шляхты. В результате, по словам М.Н. Муравьева, «Духовенство наше ... лишено всех средств существования, а прихожане слишком бедны, чтобы помогать ему. Польские паны пренебрегают и гнушаются им. Оно обречено на нищенство и теперь не получает ни дров для отопления, ни средств для обрабатывания земельно-церковных участков»[39].
При обсуждении «Записки» на заседаниях Западного комитета 19 мая 1864 г. М.Н. Муравьев, обосновывая политическую целесообразность государственной помощи православному духовенству Северо-Западного края, указывал членам комитета на причины, которые ставят это сословие в материально зависимое и социально униженное положение в сравнении с духовенством латинским.
«Священники - говорил Муравьев - вынуждены для поддержания своего полевого хозяйства прибегать к пособию прихожан, которыми, возложенная на них повинность обработки церковных земель производится всегда неисправно и неблаговременно и служит поводом к взаимным неудовольствиям и пререканиям между обеими сторонами, а со времени прекращения обязательных отношений между помещиками и крестьянами и уничтожения барщины, возбуждает гласный ропот между крестьянами, подстрекаемый еще более укорами и насмешками со стороны ксендзов и враждебной польской партии, внушающих народу, что правительство не печется о нуждах православного духовенства, а обязывает крестьян работать на оное.
Обстоятельства эти имеют последствием то, что большая часть священнических семейств, подпадая под превышающий силы их гнет враждебной польской партии и свыкаясь по необходимости с оным, принимают характер и усваивают себе привычки, обычаи и язык чуждого им и их религии элемента и, находясь вследствие нужды, в постоянной зависимости от оного, теряют самостоятельность и нравственное влияние на окружающих их массы населения»[40].
В Российской империи православное духовенство «господствующей» Церкви, согласно статьям Свода законов, принадлежало к неподатному, то есть привилегированному сословию[41]. Однако в Северо-Западном крае ни исключительное правовое положение «господствующей» Православной церкви, ни сословные привилегии православного духовенства не могли изменить его материальной зависимости от поляков-помещиков и прихожан, а также низкого социального статуса в местном сословном обществе.
В иерархически устроенном обществе Литвы и Белоруссии, как и на территории всей империи, границы между сословиями определялись законами и социальным положением в обществе. Однако в Северо-Западном крае существовала своя региональная специфика. Границы между сословиями имели дополнительную этническую, религиозную и культурную маркировку.
Дворянство, принадлежавшее к высшему неподатному сословию, его «олигархический» и бюрократический слой - помещики и чиновники в большинстве своем имели «польское происхождение». Обладавший сословными привилегиями «иностранного исповедания» римско-католический клир также принадлежал в основном к лицам «польской национальности». Существовала еще и многочисленная польская шляхта, так называемые“подпанки”[42]. В целом же, этноним поляк ассоциировался в крае с коллективным, социально престижным, уважаемым именем «пана» и «ксендза».
«Русскими сословиями» было крестьянство, получившее личную свободу в 1861 г., и православное духовенство. В системе сложившихся социальных отношений этноним «русский», которым маркировалось сословие крестьян и православного духовенства, превратился в коллективное имя носителей зависимого положения и низкого социального статуса. Как отмечал позже митрополит Евлогий (Георгиевский), русских в крае представляли, по местному выражению, «хлоп, да поп»[43].
Таким образом, с точки зрения М.Н. Муравьева, экономически зависимая от милости польских помещиков, вынужденная вдобавок пользоваться принудительным трудом своей паствы, «большая часть» православного духовенства не могла пользоваться «нравственным» авторитетом у населения. Следовательно, без экономического освобождения духовенства от материальной зависимости, правительство не могло рассчитывать на его активное противодействие «польской пропаганде» и деятельное просвещение «русской народности», столь необходимые для закрепления результатов победы над восстанием.
Следует отметить, что в общественно-религиозной иерархии края численно преобладавшее православное население принадлежало к низшим, податным сословиям, как правило, крестьянскому и мещанскому. Из шести губерний Северо-Западного края - Ковенской, Виленской, Гродненской, Витебской, Минской и Могилевской, католическое население преобладало только в двух губерниях - Ковенской и Виленской[44].
В этническом отношении местное православие состояло из белорусов и малороссов, принадлежавших к «русской народности», то есть к большому русскому народу великороссов, малороссов и белорусов. Таков был исторически сложившийся социальный и этнический состав бедной крестьянской паствы, как «древлеправославной», так и воссоединенной из упраздненной в 1839 г. Греко-католической церкви[45].
Поэтому православие в Северо-Западном крае, несмотря на то, что к нему принадлежали представители высшей российской администрации, воспринималось католическим духовенством, панами, шляхтой и населением как «хлопская», «мужицкая» или «русская» вера[46].
Бытовавшие в народе представления об идентичности населения связывали воедино конфессиональную принадлежность и этническое происхождение. Определяющую роль в процессе бытовой этнической идентификации жителей края играл конфессиональный фактор. Поэтому для обыденного сознания была характерна идентификация: «православный, значит русский», что служило еще одним свидетельством того низкого социального статуса, в котором находилась православная «русская народность» Северо-Западного края.
В принципиально ином положении находилась «терпимая» Римско-католическая церковь и ее материально обеспеченное, уважаемое духовенство, которое содержалось за государственный счет (жалованье и пенсии) и получавшее щедрые пожертвования от своей богатой паствы - польских помещиков, чиновников и шляхты.
Местное католичество располагало богато украшенными каменными костелами, эффективно воздействуя на души своих прихожан умелой проповедью, органной музыкой и пышными религиозными процессиями. Торжество церковной эстетики и притягательность польского католичества наиболее зримо проявлялись в масштабном распространении костелов и монастырей. Фактором, усиливавшим миссионерское воздействие Римско-католической церкви, являлись символические и эстетические особенности его культа, высокий социальный престиж римско-католического клира.
Негативное воздействие на авторитет Православной церкви в крае оказывали не только бедность и униженность ее духовенства, но и бедственное положение многих православных церквей, требовавших ремонта и перестройки. Сельские православные церкви, деревянные и убогие, с эстетически скромным богослужением являли собой резкий контраст с величественными и великолепными каменными костелами. Ветхие православные церкви, на которых вили гнезда аисты, служили живым укором «господствующему» православию, унижали православную веру в глазах населения, укрепляя в его сознании мысль, что вера православная, русская, есть «вера хлопская», а вера католическая, польская - «вера панская»[47].
Сообщая о тяжелом состоянии, в котором оказалась Православная церковь в западной России, М.Н. Муравьев в своей «Записке» обратил внимание императора на недопустимость сложившегося положения дел: «Правительству непристойно оставлять духовенство свое в столь уничиженном положении, равно как и церкви, которых большая часть представляют самое печальное зрелище»[48].
Причины сложившейся бедственной ситуации с православным духовенством края и его храмами во многом объяснялось тем, что местное русское православное дворянство и, прежде всего, помещики, были немногочисленны. Исключение составляла лишь Витебская губерния[49]. Следовательно, православное духовенство не могло опереться на материальные и социальные ресурсы русского поместного дворянства[50]. В этих условиях слабость социально-экономического и культурного присутствия русской дворянской элиты могла быть компенсирована только с помощью поддержки Православной церкви со стороны государства.
М.Н. Муравьев прекрасно понимал социальные причины существующих в крае церковных проблем. Выход из сложившейся неблагоприятной ситуации он усматривал в системно организованной, целевой помощи государства местному западно-русскому Православию. Правительству необходимо было улучшить материальное положение духовного сословия, поднять его социальный престиж и образовательный уровень, реализовать обширную программу ремонта и строительства православных храмов. С помощью этих тактических мер М.Н. Муравьев стремился к достижению стратегических целей развития Северо-Западного края - его деколонизации и успешной интеграции в состав России.
В Записке от 14 мая 1864 г. эти цели были сформулированы следующим образом. Правительство должно было; заняться «прочным устройством быта крестьян», то есть, добиться их экономической независимости от помещиков, реформировать и развить систему народного образования «в духе Православия и русской народности», сделать православное духовенство материально независимым от польских землевладельцев и своих прихожан, «дабы совокупно с народом оно могло твердо противостоять польской пропаганде ... Без содействия православного духовенства мы не можем надеяться на прочное водворение русской народности в том крае»[51].
Выступая затем на заседании Западного комитета М.Н. Муравьев высказал «свое твердое убеждение, основанное на строгом и внимательном наблюдении настоящего положения края, что тогда только установится в нем на прочных началах владычество России, когда - при постепенно уже улучшающемся быте сельского населения, со времени дарования ему свободы от крепостного права, оно будет в наступающем уже для него периоде нравственного развития руководимо и укрепляемо в православной вере, которая в Северо-Западном крае составляет, так сказать, знамя русского начала и народной жизни.
Для сего необходимо, чтобы православное духовенство в крае поставлено было, более чем в прочих областях империи, в независимое положение от внешних обстоятельств, и вполне обеспечено правительством.
Только при таких условиях оно может быть полезно и поведет свободно народ к указанной цели, утверждая в массах населения православие и русскую народность. ... все усилия правительства утвердить в Западном крае на прочных основаниях русскую народную жизнь никогда не приведут к желанным результатам, пока не приняты будут меры посредством улучшения быта православного духовенства, к укреплению, поддержанию и расширению в стране православия, которое одно может служить прочной основой владычества России и народного развития в русском духе»[52].
Для реализации поставленных целей М. Н. Муравьевым были предложены конкретные меры по улучшению материального положения православного духовенства, повышению его социального статуса и образовательного уровня. Так было положено начало политике, способствовавшей превращению Православной церкви в один из ведущих субъектов интеграции Северо-Западного края в состав России.
По предложению М. Н. Муравьева, изложенному в «Записке» от 14 мая 1864 г., Западный комитет на заседании 19 мая принял решение об «увеличении окладов содержания городского и сельского духовенства» Северо-Западного края. Следует отметить, что к этому времени идея о необходимости улучшения материального быта духовного сословия Северо-Западного края уже находила свое понимание в высших бюрократических сферах. Так, министр внутренних дел П.А. Валуев буквально накануне польского восстания выказывал намерение внести качественные изменения в положение духовного сословия края в связи с новыми задачами, которые встали перед Православной церковью после отмены крепостного права.
Во «всеподданнейших представлениях» 13-15 декабря 1862 г. и записке в Западный комитет Валуев предлагал императору и правительству: «Немедленное оказание пособий Православной церкви и духовенству в Западных губерниях. Ассигнование на этот предмет особых сумм, на что министр финансов уже заявил согласие. Но прежде всего, надлежит отнести к числу средств для воспособления Церкви возведение ее на высшую степень гражданского значения в крае, предоставления ей известных прав участия в управлении школами, распространение и поощрение православной проповеди, одним словом все, что может сделать ее церковью воинствующей, каковой вообще должна быть всякая церковь»[53].
Поэтому в Западном комитете сложился консенсус относительно положительного решения вопроса об улучшении материального положения духовенства в Северо-Западном крае. Существовавшие разногласия между членами комитета касались размеров прибавки к установленному штатному жалованью и источников получения этой прибавки. Министр П.А. Валуев и его сторонники предлагали размер ежегодной прибавки для духовенства в 200 тыс. рублей
На заседании Западного комитета, проходившем 19 мая 1864 г., М.Н. Муравьев в споре с оппонентами твердо отстаивал свою позицию о необходимости выплачивать духовенству Северо-Западного края ежегодную прибавку к жалованью в размере 400 тыс. руб. из сумм чрезвычайного 5% сбора с доходов от имений помещиков «польского происхождения». Эти помещики, в свое время тайное финансировавшие восстание, были теперь обложены чрезвычайным сбором от доходов со своих имений, который носил характер контрибуции. Представители неподатного «благородного» дворянского сословия должны были отдавать часть своих средств (от 10% и более) государству, представитель которого М.Н. Муравьев распределял собранные деньги на помощь жертвам польского террора, содержание администрации и войска, постройку православных храмов[54].
Объясняя политическую необходимость такого решения, он заявлял, «что при тех общественных условиях, которыми обстановлено православное духовенство в Западном крае, при скудных средствах к его существованию, в сравнении с материальным бытом латинского духовенства, обеспеченного в средствах к жизни и пользующегося особенным вниманием местного привилегированного сословия, опирающегося на оное во всех своих политических и революционных стремлениях, православное духовенство не могло стать на ту степень, которая приличествует ему в обществе и никогда не станет до тех пор, пока правительство не обратит особого внимания на улучшение его положения и тем самым не поставит его на уровень с духовенством Западной церкви»[55].
Император Александр II поддержал точку зрения М.Н. Муравьева и его сторонников и 25 мая на журнале Западного комитета начертал «Исполнить»[56].
В дополнение к этому правительственному решению М.Н. Муравьев принял ряд мер по наделению духовенства достаточным количеством земли и приказал выстроить жилые и хозяйственные помещения для церковного причта. Например, для священника полагался жилой дом (3 комнаты) с кухней, амбар, сарай, хлев для скота и гумно. Для причетника и просфирни изба (1 комната), сарай и амбар[57].
Митрополит Литовский и Виленский Иосиф (Семашко) 25 июля 1864 г. в особом циркуляре выразил надежду, что «духовенство Литовской епархии в сердечных молитвах своих не забудет г. главного начальника здешнего края М.Н. Муравьева, которого теплое сочувствие к потребностям духовенства было поводом всеподданнейшего предстательства к государю императору о всемилостивейшем удовлетворении сих потребностей»[58].
Таким образом, действуя в рамках личной парадигмы «освобождения», М.Н. Муравьев избавил духовное сословие от тягостной и унизительной зависимости от польских помещиков и принудительного труда прихожан, улучшив одновременно его материальный быт и жилищные условия за счет значительного повышения государственных дотаций.
4. ПочемуМ.Н. Муравьева называли «церковным ктитором Северо-Западного края»?
Следующим важным направлением реформаторской политики М. Н. Муравьева стала реализация обширной программы по строительству и ремонту православных храмов. Виленский генерал-губернатор воспользовался открывшейся возможностью и продолжил храмосозидательную деятельность, начатую государством еще в конце 50-х гг.
Тогда император Александр II, располагая сведениями о бедственном положении церквей в Западном крае, в 1858 г. возложил управление делами по устройству храмов на вице-директора департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД Помпея Николаевича Батюшкова. Этот преданный православию крупный чиновник прославился как «неутомимый деятель на благо западной Руси», «ревнитель православия, неустанный ходатай о нуждах духовенства и радетель по устроению церквей». Для того, чтобы поставить церковно-строительное дело на прочную рациональную основу П.Н. Батюшков предпринял ряд решительных мер по его реорганизации.
Помещики-католики были отстранены от участия в строительстве и ремонте православных церквей и причтовых помещений. В регион были направлены офицеры генерального штаба для сбора сведений о конфессиональном и этническом составе местного населения, а также с целью изучения состояния православных церквей и зданий причта. Ими был осуществлен сбор статистических данных по каждому приходу и каждой церкви отдельно. Были получены также ценные сведения о местных православных святынях и памятниках церковного зодчества, которые убедительно свидетельствовали о том, что край этот - «издревле русский и православный».
Сооружение и ремонт храмов предусматривались в тех селениях, где их либо вовсе не было, либо там, где они пришли в совершенную негодность. На строительство церквей в помещичьих имениях выделялись значительные средства из государственного казначейства. В качестве дополнительной меры к источникам государственного финансирования были организованы обращения к православным русским людям о добровольных пожертвованиях на церковно-строительное дело и украшение храмов.
Вскоре появились первые результаты организаторской деятельности П. Н. Батюшкова. Например, по объявленной всероссийской подписке восполнялись недостатки в богослужебных книгах, утвари, ризах и иконах в 512 построенных церквях. Оказывала помощь западно-русским церквям и православная общественность центральной России. Например, главным деятелем православной благотворительности в Москве был почетный гражданин Иван Иванович Четвериков, который за ревность свою к делам Церкви был удостоен награждения орденом св. Владимира[59].
В 1858 г. из государственной казны по повелению императора Александра II было выделено 500 тысяч рублей «для благоустройства белорусских церквей, как наиболее нуждающихся». Однако этих средств «едва хватило на церкви Витебской и Могилевской губернии». Затем в 1860 г. правительством была выдана новая ссуда размером в один миллион рублей, главным образом на церкви Минской губернии. Но и этих поступлений оказалось недостаточно. Правительством были выделены новые средства, и в начале 1862 года в губерниях Могилевской, Витебской и Минской было построено 534 церкви[60].
С началом политики «обрусения» процесс храмостроительства, осуществляемый под руководством П. Н. Батюшкова, возглавил главный начальник Северо-Западного края генерал-губернатор М. Н. Муравьев. По его предложению, изложенному в Записке от 14 мая 1864 г., Западный комитет принял решение об ассигновании из казначейства 500 тыс. рублей на постройку новых и возобновление старых церквей в Виленской и Гродненской губерниях[61]. 22 мая император Александр II утвердил решение комитета[62].
Программа строительства и реконструкции храмов осуществлялась главным начальником края с помощью государственного финансирования и многочисленных пожертвований, поступавших со всей России[63].
Государственное финансирование состояло из средств, полученных от 10% сбора с доходов помещиков, от контрибуций, наложенных на помещиков и шляхту, дополнительных сборов на постройку и ремонт церквей, а также средств из казны. Всего, с января 1864 г. по март 1865 г., из сумм, имевшихся в распоряжении М.Н. Муравьева, было отпущено на храмостроительство 901150 руб. 59 коп[64].
При непосредственном участии М. Н. Муравьева, который опирался на помощь и поддержку известных архитекторов Н. М. Чагина и А.И. Резанова, за короткий срок (с 1863 по 1865 гг.) было построено 98 церквей; отремонтировано - 126; перестроено из костельных зданий - 16; построены 63 часовни. Вопросами ремонта и строительства православных церквей в губерниях Северо-Западного края занимались учрежденные М.Н. Муравьевым губернские и уездные церковно-строительные комитеты, в состав которых входили представители губернской администрации, военные начальники, инженеры, архитекторы, мировые посредники, а также архиереи и благочинные[65].
«Пользуясь различными средствами, - писал А.И. Миловидов, - он в короткое время покрыл наш край плотной сетью православных храмов и часовен, за что поистине может быть назван церковным ктитором Северо-Западного края»[66]. При содействии М. Н. Муравьева в Вильне были отремонтированы и восстановлены четыре православных храма: Николаевский кафедральный собор, Пречистенский собор, Николаевская и Пятницкая церкви[67]. При Николаевской церкви на пожертвования благодарных горожан в память М.Н. Муравьева была сооружена и 8 ноября 1869 г. торжественно освящена часовня во имя св. Архистратига Михаила. Таким образом, усилиями М. Н. Муравьева и его помощников из забвения и руин восставала древняя «русская Вильна».
В Гродно был восстановлен Софийский собор. По словам Е. Орловского: «Софийский собор (единственная в то время приходская церковь в Гродно) был в самом неподобающем виде. От Соборной улицы он отделялся рядом еврейских лачуг, позади которых гродненские иноверцы сваливали, в виду самой церкви, всякие нечистоты»[68]. Как отмечает А.И. Миловидов, заботами М. Н. Муравьева были восстановлены древний храм Сурдегскогомонастыря, церковь на Троицкой горе в Минске, минский кафедральный собор, виленский Троицкий собор и др[69].
Православное духовенство Северо-Западного края ясно осознавало смысл действий, совершаемых М. Н. Муравьевым в деле восстановления древних православных святынь и храмового строительства.
Так, в слове, произнесенном в день Архистратига Михаила 8 ноября 1864 г., в Велижском Свято-Духовском соборе законоучителем, священником Михаилом Высоцким, было отмечено: «Михаилу Николаевичу по неисповедимым судьбам промысла выпал главный жребий - жребий представить всему миру осязательные доказательства того, что издревле вера в Западно-Русском крае - была вера его предков - вера православная.
Храм Пречистенский, храм Параскевы, храм Николаевский в Вильне, воздвигаемые ныне Михаилом Николаевичем из вековых развалин и праха, воздвигаемые в дивном благолепии и красоте, в которых целые века… царствовало возмутительное кощунство, - эти храмы, что иное суть как не умолкнувшие памятники древнего православия и русской народности в Западном крае?»[70].
М. Н. Муравьев требовал, чтобы вновь строящиеся церкви были похожи на великорусские не только по внешнему, архитектурному облику, но и по внутреннему устройству, например, чтобы «иконы в иконостасе в отношении характера живописи и фона сохраняли те условия, какие приняты древне-церковным обычаем православных храмов». С этой же целью митрополит Иосиф (Семашко), по согласованию с М. Н. Муравьевым, предписал духовенству Литовской епархии, чтобы «все изображения (статуи, картины, кресты католические), которые по своему характеру, несомненно, принадлежат римской церкви, были уничтожены негласным образом на месте самими священниками под наблюдением благочинных»[71].
Таким образом, и строительство новых церквей, ремонт и благоустройство бывших униатских храмов, сохранявших элементы колониальной католической архитектуры, должны были осуществляться в соответствии с традициями византийского и русского церковного зодчества.
Православная церковь чтила память тех, кто, выполняя свой воинский долг, пал смертью храбрых, защищая неприкосновенность границ Российской империи, жизнь и собственность ее лояльных подданных. На Георгиевской площади в г. Вильне по ходатайству Михаила Николаевича Муравьева и высочайшему соизволению императора Александра II 22 октября 1863 г. была заложена и 30 августа 1865 г. освящена часовня во имя святого благоверного великого князя Александра Невского. Часовня, выполненная в византийском стиле, была воздвигнута на пожертвования городских обществ Северо-Западного края в «воспоминание доблестных подвигов русских воинов и для поминовения в ней тех из них, которые пали на поле брани во время усмирения мятежа». В часовне были установлены семь досок белого мрамора, на которых «вырезаны и вызолочены имена русских воинов, павших при усмирении последнего мятежа в Виленском военном округе»[72]. Строительством Александро-Невской часовни руководил утвержденный М.Н. Муравьевым временный строительный комитет под председательством виленского губернатора С.Ф. Панютина[73].
В 1865 г. на пожертвования жителей Северо-Западного края, императрицы Марии Александровны и при финансовой помощи М. Н. Муравьева в г. Вильне на православном Евфросиниевском кладбище была построена Георгиевская часовня. Сооруженная в византийском стиле, эта часовня была поставлена над могилами русских воинов, павших в боях с мятежниками в окрестностях г. Вильны. На внешних стенах часовни были расположены три мраморные доски, на которых были вырезаны золочеными буквами имена воинов, погребенных на этом кладбище. Внутри часовни были помещены лампада и образ св. Георгия работы академика Тихобразова[74].
Выдающиеся заслуги М. Н. Муравьева перед Православной церковью в Литве и Белоруссии были признаны еще при жизни. Так в ноябре 1865 г. депутация от виленского строительного комитета поднесла графу Муравьеву альбом: на верхней серебряной доске его были изображены фасады следующих виленских церквей и часовен: Николаевского кафедрального собора, Пречистенского собора, Пятницкой церкви, Александровской часовни (на Георгиевском проспекте) и часовни на православном кладбище. Внизу альбома надпись: «От Комитета по устройству церквей в Виленской губернии 6 ноября 1865 г.».
«За этот подвиг, - писал А.И. Миловидов, - граф М. Н. Муравьев вполне заслужил, чтобы его имя благодарным западно-русским духовенством было вписано на первом месте в синодиках церквей, воздвигнутых и ремонтированных во время его управления краем»[75].
Следует отметить, что для Православной церкви в это время насущной духовной задачей являлось восстановление в Северо-Западном крае традиций русского монашества. Число православных обителей в крае было незначительным и существенным образом уступало количеству римско-католических монастырей. Например, в обширной Литовской епархии был только один женский православный монастырь. Поэтому митрополит Иосиф (Семашко) в начале августа 1864 г. обратился к главному начальнику края с просьбой о содействии в учреждении в Вильне женского монастыря с устроением при нем приюта для девочек-сирот духовенства Литовской епархии. Для устройства будущего монастыря митрополит считал необходимым: «выписать игуменью и монахинь из Москвы, так, чтобы женская в Вильне обитель была новым звеном, связывающим Вильну с сердцем России»[76].
М.Н. Муравьев всецело поддержал просьбу Владыки и обратился за помощью к митрополиту Московскому Филарету (Дроздову). Митрополит Филарет «заботливо сочувствуя этому делу, столь важному для утверждения православия в здешнем крае», направил в Вильну двух инокинь московского Алексеевского монастыря - казначею Флавиану и монахиню Антонию. В свою очередь М.Н. Муравьев изыскал необходимые средства для устройства новой обители. 9 ноября 1864 г. последовало повеление императора Александра II об учреждении в г. Вильно женского монастыря во имя святой равноапостольной Марии Магдалины с наименованием его Мариинским и с присвоением ему степени 1-го класса. При обители был открыт приют для воспитания девочек сирот православного духовенства[77].
Для содействия церковному строительству в июле 1864 г. Муравьевым были учреждены церковные советы. Они состояли из 4-8 прихожан под председательством настоятеля храма. Основной целью деятельности советов являлось содействие и наблюдение за постройкой приходской церкви, за ее ремонтом, забота о недвижимом и движимом церковном имуществе и о состоянии народных школ. При церквях вновь стали возрождаться церковные братства, проявлявшие свою заботу об устройстве храмов, их благолепии, обеспечении образами, церковной утварью и облачениями[78].
Таким образом, благодаря усилиям П.Н. Батюшкова и М.Н. Муравьева Православная церковь в Северо-Западном крае получила возможность вступить в открытое соперничество с эстетически и символически доминирующим польским католичеством, широко демонстрируя архитектурные каноны православного церковного зодчества.
5. Зачем понадобилось «обрусение» быта и традиций православного духовенства и мирян Северо-Западного края.
В период длительного колониального господства польской элиты православное духовенство и миряне, включая бывших униатов, испытали на себе сильное влияние польской культуры. Вот как писал об этом митрополит Литовский Иосиф (Семашко): «Несколько веков русский народ здешней страны находился под игом Польши. В это время не только лишили было его древнего православия посредством унии, но и покусились на родной его русский язык. С сей целью учили этот народ, по мере возможности, молиться на польском языке и, с течением времени, не только особые личности, преимущественно грамотные, но целые приходы и округи, по разным местностям, забыли родные свои ежедневные молитвы и стали употреблять молитвы на польском языке. … На всем пространстве нынешней Литовской епархии тридцать лет тому назад, все духовенство это говорило на польском языке и вовсе не знало языка русского. Теперь, благодарение Господу, оно не только возвратилось на лоно матери своей - Православной церкви, - но и воспитываясь в своих училищах и семинариях, изучило также и стало употреблять русский язык отцов своих»[79].
Таким образом, упразднение унии на Полоцком соборе 1839 г. остановило процесс полонизации духовенства и западно-русского населения. Теперь главным препятствием на пути полонизации становилось воссоединенное митрополитом Иосифом русское Православие Северо-Западного края. Ликвидация крепостного права лишила польских помещиков правовой основы колониальной эксплуатации православного крестьянства, открыв возможность для его свободного экономического и культурного развития. Начался процесс деколонизации края. Однако попытка колониального реванша, предпринятая польской элитой края в 1863 г., стала решающей проверкой воссоединенного Православия на верность «государю, церкви и отечеству».
В своем донесении в Святейший Синод митрополит Иосиф писал: «Тяжел был настоящий 1863 год для Литовской епархии. На всем ее пространстве кипел безумный мятеж, возбуждаемый врагами России и православия. Среди наветов и коварства, среди угроз и насилия, юная литовская православная паства подвергалась трудному испытанию. Однако же, благодарение Всевышнему, достойно перенесла это испытание»[80].
Продолжение
Продолжение